Мне посчастливилось много лет трудиться и дружить с отцом Константином. Сказать просто, что это был прекрасный и яркий человек, – значит, ничего не сказать. Это был отец – заботливый, мудрый и добрый.

А отцом он был для многих. Сам, наверное, не ведал, сколько у него чад. То, что он смог объединить вокруг себя единомышленников и в кратчайший срок воздвигнуть храм, знают все. А вот зажечь в душах людей любовь к Богу – подвиг посложнее. Душа радуется за отца Константина, ибо подвиг его не был напрасным: наш атеистический город разросся новыми храмами, в которых служат прекрасные священники – опять же ученики отца Константина.

Будучи наделён духовной силой, он обладал ещё и силой физической. Однажды, будучи благообразным старцем восьмидесяти лет, он задумал в ризнице передвинуть в другое место сейф, весом более сотни килограммов, позвав меня в помощь. Потоптались мы вдвоём у этого сейфа, и я понял, что мы только ноги друг другу отдавим. Рискнул я его сам передвинуть. Получилось. А отец Константин на радостях обхватил меня, приподнял да ещё и подбросить пытался, еле-еле я вырвался. А весу-то во мне – под девяносто (с ботинками).

Всегда у него для всех находился в карманах старой залатанной рясы хоть маленький, но дорогой подарок, будь то яблоко, шоколадка, карамелька. Для каждого находилось доброе, тёплое слово, которого всем нам в этой жизни не хватает.

Был у нас с ним случай, о котором не люблю вспоминать, но он очень поучителен. Попросил отец Константин написать картину из жития святителя Николая Мирликийского – подарок в епархию. Сроки были малые, но я успел. Приношу, спрашиваю:

– Ну, как?

– Да хорошо.

Через несколько дней узнаю от работников храма, что недоволен он этой работой. Такая обида меня взяла. Старался, работал без выходных. Мог бы сам мне сказать. Было время исправить так, как он хотел. Не приходил я к нему неделю, написал заявление на увольнение, пришёл отдать, а он спрашивает: «Что случилось, чего так долго не был?» Рассказал я ему свою обиду. А он молча стал передо мной на колени и попросил прощения...

Вот такой человек, став на колени, не унизился, а возвысился. С тех пор, прежде чем обидеться, десять раз подумаю, а стоит ли? Учитель не тот, кто учит, а тот, у кого учатся.

В последние свои земные годы отец Константин (и я вместе с ним) помогал, чем мог, церкви под Сызранью, в которой он начинал служить, будучи ещё мальчиком. Как душа возвращается к Богу, так и он, видимо, возвращался туда, откуда начинался его путь служения Господу.

В разных местах встречаешь людей, которые знают и чтят отца Константина. Вот такое знакомство у меня произошло буквально несколько дней назад. Познакомился я по работе с водителем, который перевозил домашние вещи отца Константина и его дочери из Самары в Новокуйбышевск. Грузовик не был предназначен для перевозки мебели. Да и был явно перегружен. Водитель Александр опасался, что не доедет и до первого поста ГАИ. Отец Константин перекрестил его, сказав: «Не бойся, тебя никто не остановит. Езжай по набережной». На набережной два сотрудника ГАИ, стоявшие на посту, равнодушно отвернулись в сторону Волги, хотя видели явное нарушение. Так же благополучно миновали оставшийся путь.

При всей своей благообразности отец Константин не был сухим и официальным. Скорее, наоборот. Он обладал прекрасным чувством юмора. Однажды, находясь в его кабинете и решая рабочие вопросы, услышал стук в дверь. Входит семинарист, неся впереди себя забинтованный распухший палец. Вот, говорит, молотком по пальцу: зеркало перевешивал. «А ты что хотел? – отвечает отец Константин. – Я тебя на это не благословлял».

В другой раз, проходя по церковному двору, наблюдал вот такую сценку. Жара за тридцать, огромная гора земли, привезённая для клумб. Двое провинившихся в чёрных рясах, молодые диакон и священник, обливаясь солёным потом, при помощи лопат и вёдер перемещают эту гору в другое место. Подошёл отец Константин, внимательно посмотрел на них и молвил: «Ну, что, труждаемся, отцы святые?». Сам же он, пока строилась церковь, дневал и ночевал на строительстве, проверяя каждый камень, вложенный в храм.

Батюшка часто приезжал ко мне в мастерскую, на другой конец города, после вечерней службы – посмотреть, как продвигается работа с иконами для храма. Не зная, сколько ему отпущено времени, мечтал отслужить хотя бы одну службу во вновь построенном храме.

Имея духовную, физическую силу  и смелость, был он и богобоязнен. Когда батюшка был уже на покое, по его просьбе пришёл я к нему домой. Заодно принёс показать ему своё новое творение – икону, написанную по золотой парче «Богородицу Иерусалимскую». Мнением его я всегда дорожил. Он был в восторге. Радоваться он умел, как ребёнок: искренне и чисто. Икона, хотя и не освящённая, стояла на диванчике. Я попросил батюшку присесть рядом с нею, чтобы сделать снимок для себя. А в ответ услышал: «Как я могу посметь, грешный, сидеть рядом с Пресвятой Богородицей!»

Была у нас задумка: над клиросом, рядом с алтарём, написать и разместить все наиболее прославившиеся образы Пречистой Божией Матери. Не успели…

Пришлось в этих небольших воспоминаниях употреблять скрепя сердце слово «был». А ведь это не так. Он есть. Он перешёл в Вечность. Но не покинул и тех, кто его любит, чтит и помнит. Ибо то, что он нам дал: часть себя, – живёт и в нас.

Александр Просвирнов,

иконописец

«Вестник Православия», № 161 от 31 июля 2010 г.